Святитель Астерий Амасийский. Слово на начало поста

Получив свое настоящее бытие из видимого тела и разумной, бестелесной души, человек есть сложное живое существо. Но природа и достоинство двух названных сейчас частей не равноценны: тело устроено как орудие, движущееся по распоряжению правительницы, душа же назначена управлять и повелевать (им), как высшая низшим.

Эта последняя, получив от ума и разума способность различения и имея возможность отличать истинно-прекрасное от простого подобия его, познает Бога Творцом и Устроителем не только того, что находится под ногами и воспринимается чувством, но и того, что сокрыто от глаз и что созерцает ум бестелесный, владеющий силою представлений. Упражняясь, как боголюбезная, в правде и добродетели, она стремится к божественной мудрости (φιλοσοφίας) и, повинуясь ее законам и велениям, удаляется возможно более от плотских пожеланий, приближается к Богу и старается всеми силами сродниться с благом. Преимущественным же и самым существенным предметом этой священной философии служит, так называемое, воздержание; ибо тут ум, ничем не смущаемый и свободный от влияния осквернений, происходящих от чрева или других каких причин, имеет беспрепятственную деятельность и созерцает небесное и сродное себе. Итак, все вы, питомцы философии, все любители возвышенного и ученики слова, возлюбите наступающее время и с радостию встретьте святую Четыредесятницу, как учительницу умеренности, как мать добродетели, воспитательницу чад Божиих, руководительницу беспорядочных, спокойствие душ, опору жизни, мир прочный и невозмутимый. Ее строгость и важность умиряет страсти, угашает гнев и ярость, охлаждает и утишает всякие волнения, возникающие от многоядения. И подобно тому, как летом, когда жгучий зной солнца распространяется над землей, северный ветер оказывает благодеяние палимым, разгоняя духоту нежной прохладой, так тоже самое доставляет и пост, прогоняя разжение тел, являющееся следствием обжорства.

Оказывая такие благодеяния душе, пост не менее пользы приносит и телу. Он утончает дебелость материи, слагает часть бремени с тела, облегчает жилы, готовые лопнуть от переполнения кровью, и не допускает (в них) бо́льшего стеснения, чтобы с ними не случилось того же, что бывает с водопроводными трубами, которые, когда в них вольется вода в большо́м и неумеренном количестве – сверх их вместимости, – разрываются, не выдерживая насильственно вталкиваемой в них массы. И голова испытывает спокойное и тихое состояние, когда ни жилы кровеносные не бьются усиленно, ни мозг не омрачается от распространения испарений. Воздержание дает свободу желудку, который избавляется тогда от принудительного рабства и от кипения подобно котлу, усиленно работающему при варении в нем пищи. Глаза смотрят ясно и неомраченно, при устранении всякого тумана, каким пресыщение обыкновенно заволакивает взоры; деятельность ног – устойчивая и рук – крепкая; дыхание – правильное и равномерное, никаким спертым воздухом изнутри не стесняемое. Речь постящегося ясна и раздельна; ум чист и тогда действительно он проявляет в себе истинное богоподобие, когда как бы в бестелесной плоти отправляет спокойно и безмятежно свойственную ему деятельность; сон – спокоен и свободен от всяких видений. Но, чтобы не распространяться много, скажу, что пост есть общий мир души и тела, жизнь безмятежная, устойчивый образ поведения – житие, Бога радующее и печалящее врага. Ведь неприятель, когда заметит у противника бдительность и осмотрительность, тщательное вооружение и присутствие храбрости, считает это ревностное приготовление собственным поражением; так и враг нашего спасения всякую нашу заботу о добродетели ненавидит, как собственное бедствие.

Познай же из этого, человек, что стражами и бдительными охранителями жилища постника бывают ангелы, тогда как у предающегося пиршествам и наслаждениям в течение Четыредесятницы таковыми являются демоны – эти настоящие друзья жирного запаха, любители крови и сообщники пьянства. Ибо и каждый из дýхов – как святых, так и нечистых – присоединяется к тому, что сродно и приятно ему, как нечто подобное можно наблюдать и на птицах. Голубь, например, любит витать около чистых мест, вращается около пахатной земли, собирая зерна себе и своим детям. И горлица охотно садится на листьях древесных, приятно и нежно чирикая. А прожорливый во́рон садится у мясных лавок, грубо и неприятно каркая на мясников. Итак, будем любить воздержание, чтобы нас возлюбили ангелы, и возненавидим неумеренную роскошь, чтобы с нею не попасть нам в общение с демонами. Никто из живших в роскоши не был нравственно-рачительным, и никто из предававшихся пирам – учеником добродетели, ни один любитель удовольствий – святым и никто по плоти живущий – общником царства (Небесного).

Обратись воспоминанием к началу рода нашего (Быт. 3, 1 и след.), и опыт засвидетельствует тебе о том, что мы порицаем. He был бы дан нам закон поста, если бы не был нарушен закон первого воздержания. He было бы названо чрево злоумышленником, если бы предлог к удовольствию не повлек за собой греха. He было бы нужды в плуге и рабочих волах, в прорезывании борозды и в семенах, в воде оросительной, во взаимной смене времен года – зимы сковывающей и лета распускающего, ни вообще в какой-либо такой периодически повторяющейся тяготе, – если бы вследствие опрометчивого наслаждения прародителя мы сами не осудили себя на этот круговорот трудов. А между тем мы готовились вести иной, по сравнению с ныне видимым, образ жизни, которого опять надеемся достичь, когда освободимся от этой страстной жизни через воскресение. Таково благодеяние Божия к нам снисхождения, чтобы мы снова были восстановлены в прежнее достоинство, которого по человеколюбию некогда приобщившись. Мы не сохранили этой милости с надлежащею осмотрительностью. Пост есть образ будущей жизни, подражание нетленному существованию. Там нет пиршеств, нет наслаждений (чувственных).

Оставь первого человека и перечисляй затем по порядку следовавших за ним. Что доставило срамоту праведному Ною, в бесчувствии обнажившему члены, которые прикрывать повелевает обычай, и побудило безрассудного Хама посмеяться над опьянением отца (Быт. 9, 21 и след.) так, чтобы два бедствия произошли от одного проступка? Ведь одно опьянение и отца лишило благопристойного покрова, и сына – свободы.

А затем, когда я обращаю свой взор к сыновьям Илия священника (1Цар. 4, 1 и след.) и размышляю об этой истории, я нахожу целый ряд несчастий, связанных между собою единством начала, имеющего свое основание в чреве и пресыщении. Да, эти дети Илия, воспользовавшись священническим служением отца, как поводом к сладострастию и наслаждению, оскверняли жертвы и начатки жертвоприношений приносили чреву вместо Бога. Последовал затем и блуд – грех близко родственный роскоши, и за всем тем – суд от Бога, повлекший строгий и решительный приговор: ибо из-за них народ враждебный пошел войной на Иерусалим. И – чтобы сократить множество печальных повествований – я должен сказать, что невоздержные юноши пали в сражении; вместе с согрешившими потерпело бедствия и отечество, кивот Божий был пленен и унесен неприятелями, старец-священник при известии о несчастиях умер: такую совокупность бед принесло государству наслаждение горла!

Итак, будем поститься все, и в особенности – домочадцы священников, как имеющие учителя воздержания своим сожителем и правила любомудрия – у себя на-дому. Поистине, странно было бы, – когда дети менял знают толк в серебре и домашние кузнецов вращаются около огня и наковальни, – близкие же родственники священников или другим каким-нибудь образом вошедшие в их семью пренебрегали бы той целью жизни, к которой призван домовладыка и господин.

Слишком много вреда потерпел от чрева и старший сын Исаака (Быт. 25, 30 и след.) Будучи охотником по ремеслу, и однажды после долгого скитания возвратившись домой, он восчувствовал такое сильное желание к предлежавшей пище, что продал брату права первородства за чечевичную похлебку; а вследствие этого лишился затем и отеческого благословения (Быт. 27, 19 и след.), и таким образом через короткое время отвратившись от добродетели и от Бога, он утратил патриаршеское достоинство и прервавши дружественные отношения с Израилем, как сам сделался варваром и иноплеменником, так и народ произвел из себя такой же.

Тот же недуг увлек и народ ветхозаветный к нарушению божественных и священных законов. В то время, как Моисей был занят получением возвещаемого закона, люди, изменив прежний образ жизни, обратились к пиршествам и пляскам (Исх. 32, 22 и след.), и когда мало-помалу сбились с пути и попрали благочиние жизни, диавол вовлек их в нечестие. Отсюда затем – и делание тельца, – это демонское занятие, и Аарон – участник мерзости, и разрушение закона, и разбитие скрижалей, и вторичное восхождение Моисея на гору, и все то, что история так жалобно оплакивает, – получило свое начало и причину в неумеренной еде.

Хочу предложить вам и другое повествование, позднейшее предыдущего по времени, но равносильное ему по действию. Саул царь вышел против неприятеля и вел войну с большой заботливостью: он запретил народу в этот день употреблять пищу (1Цар. 14, 24 и след.), клятвою запечатлев свое решение и назначив смерть в наказание ослушнику. Но тогда, как все войско с покорностью приняло это приказание, только сын царя Ионафан, случайно натолкнувшись на пчелиный улей и соблазнившись медом, воткнул в соты палку и отведал сладости. И он подвергался за это большой опасности, если бы вся толпа воинов сообща не противостала рвению отца и царя, решившего привести в исполнение свою угрозу.

К сказанному можно присоединить еще бесчисленное множество подобных же примеров от Писания, ясно показывающих, какое благо – воздержание, и наоборот – как вредно неумеренное наслаждение питьем и пищей. Пост – святых совоспитанник; пост – всякого доброго дела виновник. И как мастера не производят своих изделий без помощи инструментов; так и ревнители благочестия и прославившиеся духовными дарованиями без воздержания никогда не творили ничего чудесного и сверхъестественного. Постясь Елисей воскресил и оживил мертвеца; постясь Моисей видел Бога; постясь Даниил одержал верх над волшебством и обманом Ассириян; постясь и Господь выдержал искушения диавола; постясь и апостолы совершали моления о важных делах; постом Ниневитяне отвратили угрозу смерти. Говоря вообще, пост есть ходатай перед Богом, достойный уважения, – и посол самый надежный, скоро преклоняющий Бога к тем, за кого он возносит моление. Посему, всякий муж благочестивый, всякий, кто любит больше Бога, чем удовольствия, приступи к дням воздержания с радостию и веселием; ибо никто, имеющий унылый вид при начале битвы, не бывает храбрым борцом. He будь печален, как ребенок, которого тащат в школу; не ропщи на чистоту этих дней; не стремись к концу недели, как к наступлению весны после суровой зимы; не желай субботы ради пьянства, как иудей; не высчитывай дней Четыредесятницы, как ленивый наемник, выжидающий окончания срока, до которого он нанят; не огорчайся, что дом твой с раннего утра не курится дымом и повар не стоит у огня.

Удели что-нибудь и душе, не все телу: первую питает воздержание от пищи, последнее – сытость. Но так как душа и тело находятся в сочетании друг с другом и, при большом различии по природе, связаны вместе промышлением и художеством Устроителя, то позаботимся, чтобы та и другое существовали, не лишаясь удовлетворения соответственных потребностей. Из двух частей состоишь ты, человек, – не говорю пока о том, что душа гораздо предпочтительнее тела, и ей следует уделять больше благорасположения. Рассуди же между обеими по разуму и справедливости. Подожди, впрочем, немного – и, если хочешь, я поведу речь в пользу души, как бы в защиту жены верной против того, в чем – по ее словам – она терпит несправедливость и обиду. Итак, душа священна и бестелесна, бессмертна и не разрушима; не с землею и земным, а с Богом имеет она сродство. Будучи же чистою, она и наслаждается чистым, и имея нематериальное происхождение, избегает материи. Но поелику ей назначено управлять сосудом, образованным из земли, то, как послушная раба господина, она находится неотлучно при этой (земной) персти, оберегает ее и заботится о ней до тех пор, пока не последует повеление о разлучении. Итак ее, оживляющую тело, радует воздержание от пищи, тогда как земному орудию необходимо вкушение хлеба. Ничего больше и не требует она, как высшая: удели мне, говорит, известное время года, дай шесть месяцев управляемому, остальные – правителю. Справедливая просьба – и нет столь плотолюбивого и пристрастного судьи, который бы не согласился со сказанным.

Я допущу даже преувеличение, не настаиваю на равномерности. Снисхожу к немощи плоти; предоставляю десять месяцев телу и еще несколько (дней). Но пусть оно оставит Четыредесятницу не оскверненною, чтобы я хоть немножко освободился от нечистоты, пока грязь просушивается воздержанием. Это, христиане, справедливо и беспрекословно и по Божескому и по человеческому суду. И ты, судья (благо ты вовремя пришел), рассуди меня, душу, в споре с телом. Отними от меня, христианин, сладострастие, как нечто ребяческое. Ты – муж, не мысли, как дети, которые, когда не получат меду, плачут, и, когда не дашь им мяса или вина, упавши бьются, досаждая всем весьма много своим воплем. Краснею от стыда за обжор, как (много) они жертвуют сравнительно с воздержанием2. Постоянно зевают, наклоняются понемногу, вскакивают, но опять засыпают поневоле. В рассеянности стараются проводить дни; жалуются на солнце, что оно медлит заходом, и дням приписывают бо́льшую обыкновенной продолжительность. Выдумывают, затем, боли желудочные, спирание газов, тяжесть в голове, извращение обычного порядка жизни, хотя все это суть признаки пресыщения, а не поста. Неохотно приступают к почтенной трапезе, ропщут против овощей, ругают бобы, как излишнюю прибавку к творению. Так и в качестве знатоков природы выступают эти любители наслаждений против постных кушаний. Воду глотают они залпом, как какое-нибудь неприятное лекарство, прописанное врачами. А многие подделывают и вино, искусственными средствами удовлетворяя своей страсти; другие занимаются подобным же ремеслом относительно овощей и бывают очень разнообразными изобретателями наслаждения. Это крайне нелепо и бессмысленно. Воздержание есть знак независимого и благородного образа мысли, а не рабская изворотливость, стремящаяся исполнить долг, не как следует, а с низким лукавством. Еще награды требуешь ты за то, что живешь по закону добродетели; но ведь награда и воздаяние обещаны искренним делателям, а не коварным.

He искажай поста, чтобы не потерпеть тебе того, что бывает с корчемниками. Если они наказываются, когда примешивают воду к вину, то как избежишь наказания ты, вводящий в строгий пост измышленные наслаждения? He выставляй мне на вид мнимые немощи. He лги на Четыредесятницу, как причину болезней; напротив, она есть источник здоровья. He выдумывай извинений в грехах вместе с людьми, преданными удовольствию. Только вследcтвие дурной привычки воздержание представляется тебе противным, а не по существу оно тяжело. Свидетельством этого служат все те варвары, которые ни винограда ни садят, ни вина не пьют, а употребляют для питья естественную и безыскусственную воду, и, несмотря на то, оказываются храбрыми и победоносными в войнах, и берут верх над пьющими много вина, как и подобает трезвым – над пьяными. Тела у них легкие и выносливые; они быстро вскакивают на коня, ловки, смелы, метки при стрельбе; непоколебимы в своей удали и умеют всегда найтись в трудных обстоятельствах. Итак, не клевещи на воду, будто нездорова она, будто делает больными и слабыми тех, кто употребляет ее: опыт изобличает твою клевету.

Но что я говорю о вине? Скифы-кочевники, живущие около Босфора, а также и обитающие по реке Рейну, не имеют домов и домашних очагов. Живя в шатрах, они устрояют себе кров из шерсти, из шкур овечьих и всяких других покрывал. Поэтому они и печеного хлеба не имеют, и плуга не знают, и земли не пашут: ибо как они могут иметь понятие о хлебе и семенах земных, если не научились земледелию? И однако, обходясь без хлеба и вина, они мужественны и равносильны всем народам в войне, а многих и побеждают. Отсутствие хлеба и вина нисколько не вредит им; но унаследованная от отцов привычка сделалась природой для этих людей.

Для чего же упомянули мы об этом в слове нашем? Для того, чтобы научиться нам, что поведение и занятия образуют из человека то, к чему мы будем стремиться и чем станем заниматься. Приучи себя к воздержанию, и со временем оно сделается вовсе не обременительным для тебя сожителем. Если же, наоборот, ты сдружишься и свыкнешься с наслаждениями и пирами, то поста никогда не будешь любить: как чуждый и непривычный, он будет казаться тебе тяжелым.

Жизнь воздержная есть образ будущей нетленной жизни: ибо как и тогда, отложив эту страстную плоть, мы будем жить свободно, не имея никакой нужды служить чреву и находиться в рабстве у прочих страстей; так и ныне, если мы большую нужду и самую материю этих страстей отвергнем, близки будем к ожидаемому нетлению. Говоря кратко, будем по возможности избегать сластолюбия, так как трудно одному и тому же человеку быть и сластолюбцем и боголюбцем. Плотолюбивый по необходимости будет и любостяжательным, а любостяжательный – несправедливым; впавши же в неправду, легко преступит правила благочестия и нарушит законы премудрых, – спокойно примется за недозволенное, собирая себе отсюда материал для наслаждения, и всю эту добычу неправды принося в дар похоти, как повелительнице.

He беги от трудности воздержания, но настоящему труду противопоставь надежду, и ты легко достигнешь воздержания от пищи. Скажи себе самому слова благочестия: горек пост, но сладок рай; тягостна жажда, но близок источник, из которого пьющий не будет жаждать вовек (Иоан. 4, 13). Назойливо тело, но гораздо сильнее душа бестелесная; мертва сила, но близко воскресение. Скажи докучливому чреву и ты изречение Господа: «не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом Божиим» (Матф. 4, 4). Пост – не голод, а небольшое отвлечение (от пищи), не неизбежное наказание, a добровольное воздержание, не рабская необходимость, а свободное любомудрие. Помолись и – укрепишься, воззови и – явится тебе скорый помощник.

Припомни древнюю историю (Дан. 1, 3 и след.) и научись, как люди, удручавшие свою плоть ради благочестия, не были слабее силою тех, которые жили в роскоши, и вливали в себя много вина, – и на вид не были унылее, и красотой не увядали. Известный царь Ассирийский, живший исключительно для плоти и привязанный к роскошной жизни, как к яслям, приказал, чтобы и виночерпии, и служащие за столом, и вообще все прислужники его наслаждений были отменно стройного телосложения и приятной наружности, дабы не только рот и вкус, но и глаз его нежился тем, на что он смотрит. Тогда три юноши из пленников израильских, зачисленные в список этих служителей, воздерживаясь от яств царской трапезы, как оскверненной примесью идоложертвенного, питались исключительно семенами. И вина им нужно было избегать из-за жертвенного возлияния, и всякого мяса – по вышесказанной причине. И когда приставленный к ним начальник, опасаясь, чтобы красота их от воздержания не изменилась в безобразие, и чтобы обвинение и наказание за неприглядность и исхудалость юношей не обрушились на него, стал принуждать их есть то, что им предлагали, то они сказали: оставь и дозволь нам; мы не покажемся царю более жалкими, чем живущие в неге, и лица наши не увянут. He беспокойся, что приведешь к нему (царю) слуг безобразных; ибо Создатель внешнего вида нашего даст нам привлекательность, и ты узнаешь по опыту, что пост только содействует красоте нашей и благообразию, о котором ты заботишься. Так и было: юноши сильно расцвели и затмили всех, питавшихся мясом.

А что сказать о Самсоне? (Суд. 13, 3 и след.). He прямо ли от сосцев матерних научился он поститься? Ибо матери возвещено было ангелом, что младенца следует охранять от вкушения вина и вообще всякой роскоши. И кто, однако, был сильнее его? Кто столь прославленный победитель? Он один мог поравняться силами с противниками, он с дерзновением выходил против целого строя и бесчисленного множества неприятелей. А однажды, за неимением меча или копья, он схватил челюсть осла и одной этой костью уложил тысячу вооруженных мужей.

Так и ты надейся – и получишь силы; усердствуй – и будешь укреплен; приклони слух к учению о сокровенном – и забудешь о пище, как народ, следовавший за Иисусом, учившим словом и делом.

Устыдимся, о, невоздержные и сластолюбцы, эллинов и иудеев, которые постятся, хотя и напрасно и без всякой цели (потому что они только сами себя наказывают тем, что не едят), однако ж следуют заповеди (о посте), как достойной соревнования и приличествующей людям серьезным. Христианам подобает строгость жизни и священная важность этого любомудрия (поста), христианам, которым присуще чистое и истинное разумение благочестия. Те же, кто без этого разумения несут нравственный подвиг, делают – на мой взгляд – нечто подобное тому, если строят дом без фундамента, или сооружают корабль, не подложивши киля. А таковы евреи непослушные.

Крайне смешно становится мне, когда вижу их босоногими, в белых поношенных плащах бродящими по улицам, – это посрамление Моисея, это бесчестие пророков, это уродливое порождение Авраама, – рабов безумия – прежних сынов свободы, невежественных и беззаконных – некогда истинных учеников закона, утративших надежду на исполнение обетований вследствие того, что образов будущего они не поняли разумно. Ибо Моисей всем, что он делал, назнаменовал образы имеющего совершиться впоследствии: и устройством скинии, и воспоминанием труб, так же, как и обрезанием, и опресноками, и горькими травами. Все это были указания жизни во Христе – подобия, предначертанные для тех, которые постепенно тайноводствовались к совершенству.

Я, как христианин и раб Распятого, пощусь правильно, или очищая себя в надежде воскресения, или же, как любящий господина раб, сострадая страстям Господа моего. Ты же, сын убийц и потомок заклавших Агнца, получивший наследие пролитой крови от отцов, навлекших таким образом несчастие на себя и детей, – чего ради постишься? Скажи. Если раскаиваясь в том, в чем согрешил, то я радостно приветствую тебя за такое решение; и ты, оставивши синагогу лукавствующих, спеши в Церковь благочестивых. Приступи к крови Агнца и очистись ее кроплением; ибо оттуда же будет тебе и очищение, где совершил ты грех. Если же ты и теперь привязан к тому же самому, то какое значение имеет для тебя воздержание от яств? He подражаешь ли ты нильским крокодилам, которые – по рассказам – плачут над головами съеденных ими людей и проливают слезы над трупом, не раскаяние, конечно, принося за случившееся (ибо может ли оно быть у неразумных и водных животных?), а печалясь о том, что голова лишена мяса и не пригодна уже в пищу? Нечто подобное обнаруживается и в отношении к посту. Пляски и танцы, как вставки и эпизоды среди поста, суть дело, очевидным образом противоречащее (идее поста): ибо пост считается наставником сосредоточенности и благопристойного поведения, пляски же свидетельствуют о рассеянности по неумеренным и многоразличным наслаждениям.

Припомни здесь известное изречение Моисея: в десятый (день) седьмого месяца следует поститься (Лев. 16, 29). Седьмой месяц обозначает седьмой день, а десятый день – десятый час, в который Господь испустил дух на кресте. Так и для каждого предмета избраны и соответствующие образы из осязательной видимости, свидетельствующие о независимом от времени расположении души. Ты же для чего смешиваешь несоединимое и сливаешь вместе разделенное? Есть у евреев и другие торжества: одно называют они праздником кущей, другое – воспоминанием труб. Но, неведомо для себя, они празднуют таинства христиан, так как устроение палатки есть вещественное3 пророчество о той Церкви, которую основало Слово наше. Посему и листьями украшают палатку и плодами убирают вход в нее – во образ того, что новая плодоносная Церковь произрастает вместо закона 4. Праздник же труб располагает души к готовности воскресения, как Павел говорит: «ибо вострубит, и мертвые воскреснут» (1Кор. 15, 52). Учит сему и Сам Бог и Спаситель, говоря в Евангелии: «и пошлет Ангелов Своих с трубою громогласною; и соберут избранных Его от четырех ветров, от края небес до края их» (Матф. 24, 31).

Слушая эти слова, евреи, быть может, воспользуются против нас тем возражением, что, воспоминая о древних чудесах, они приносят этим благодарения за благодеяния Божии при горе Синае и за трубу, звучавшую при сообщении закона. А не знают бессмысленные, что и тогда, при даровании закона, труба имела образное знаменование, именно: так как получающий закон в качестве правила жизни и для благоустройства поведения должен страшиться наказания за неповиновение, то посему Бог начертал (на скрижалях) заповеди нашей жизни, посылая их людям, и вместе с тем присоединил (Исх. 19, 19) звук трубы, – символ воскресения из мертвых, дабы ученики заповедей, предвидя за воскресением суд, соблюдали ненарушимыми предписания божественного закона. Таким образом, и пост, и устроение палаток, и трубы – суть тайны нашей религии, уже давно открытые, но получившие исполнение в определенное время, когда совершилось богоявление Спасителя нашего во плоти. Ему слава и держава во веки веков. Аминь.

* * *