Алиса Фрейндлих: «Мы - люди горючие!»

27 января - день окончательного снятия блокады Ленинграда. Вместе с матерью и бабушкой Алиса Фрейндлих пережила блокаду, в том числе самую страшную зиму 1941-1942 гг. Об этом и многом другом Алиса Фрейндлих размышляет на страницах «АиФ».

Владимир Кожемякин, «АиФ»: Алиса Бруновна, год назад Даниил Гранин в интервью «АиФ» сказал: «Для меня подвиг блокадников в том, что они выстояли, не капитулировали, и при этом не расчеловечились, остались людьми - это единственный пример во Второй мировой войне». А как думаете вы, в чем именно был подвиг людей?

Алиса Фрейндлих: Я в блокаду была совсем маленькая, так что с моей стороны подвиг был очень незначителен. Это был подвиг моей бабушки, которая в самую тяжелую зиму 1941-42 г.г. установила в доме жесткую дисциплину: не позволяла нам выкупать хлеб вперед, съедать его раньше времени. Она выдавала нам, детям (мы были вокруг нее – трое детей, мал-мала-меньше) еду строго по расписанию. Мне было, правда, уже 7 лет, брату моему – 5, а сестре вообще даже года не было… Мы получали по часам по масенькому-масенькому кусочку хлеба или другой еды, которая была на тот момент добыта: наши молодые мамы работали, а бабушка нас, что называется, блюла.

Вот это для меня был ее подвиг. Потом уже, когда блокаду частично сняли,  и когда в 1943-м я даже пошла в школу, помню, что мы, школьники, были все настроены на то, чтобы помогать взрослым. Мы ходили по квартирам, в которых находились больные и совершенно беспомощные люди, собирали на улице щепки, дрова, и обломки чего-то такого, и носили нуждающимся, чтобы топить. Приходили в госпитали, давали там концерты…

В первый год школы мы все время занимались в бомбоубежище: постоянно спускались туда, не снимали с себя ни пальто, ни рукавицы, и вот так учились письму. Я жила на Исаакиевской площади, а там во всех более-менее значительных зданиях – «Астории», Институте растениеводства были устроены госпитали. А школа наша тоже находилась на той же площади, около Александровского сада. Оттуда мы и засылались в госпитали, пели песни, и читали стихи…

Вот такого рода наши подвиги в моей памяти остались. А все остальное мною тоже прочитано, так же как и вами сегодня. И свои впечатления о блокаде у меня исключительно детские.

Алиса Фрейндлих в детстве с мамой и тетей Догмарой. Фото: http://globallookpress.com

- Сейчас ощущение от того времени у вас не изменилось?

- Да нет, наверно… Как оно может измениться, если факт есть факт? Тогда у меня не было никакого особенного понимания ситуации. Что вы хотите от детского сознания? Я же тогда не анализировала людские взаимоотношения.

Знаю, что мы жили в коммунальной квартире, и люди там помогали друг другу, как могли. Но, насколько мне известно из воспоминаний блокадников – иногда люди просто теряли и здравый смысл и человеческий облик, потому что – голод, холод, всякое бывало. Если говорить об общем состоянии душ человеческих, то, конечно, они были больше склонны помогать, чем наоборот. Хотя, была и масса случаев всякого изуверства, насколько я в курсе тогдашних настроений – что услышала уже потом, постфактум.

Помню, например, что бабушка была настроена на необыкновенную дисциплину. В зимние холода мы с ней выходили во двор нашего дома, разрыхляли сугроб, снимали верхний слой, набирали в ведро снег почище, растаивали его на печке-буржуечке, и бабушка умудрялась даже нас, троих детей, мыть. Как бы это ни было, казалось бы, невозможно в то время, тем не менее, она нас все-таки содержала в какой-то санитарной норме.

Груз непрощения

- Осталась ли у вас в душе ненависть к немцам за ту войну?

- Я должна напомнить вам, что отец мой – немец. И что многие наши родственники были высланы из города в разгар зимы 1942 года. Мама была у меня русская, и не подлежала этой высылке. Отец уехал раньше, с театром… в эвакуацию. Мама ехать не захотела, и мы остались около бабушки…

Я не воевала, в то время была ребенком. И ничего похожего не испытываю. Но знаю, что нельзя испытывать ненависть к нации в целом… О какой ненависти может быть речь, тем более сейчас? В Германии сегодня поднимаются нацистские настроения, и у нас они кое-где есть у молодежи. Но это не должно переноситься на отношение ко всему народу. Тем более что Германия в этом вопросе прошла потом через очень сильное раскаяние, и это должно было оздоровить их общество. Покаяние со стороны немцев очевидно.

- Вы как-то сказали: «Сегодня я убеждена: предавать земле нужно не только прах советских воинов. Но и немецких солдат тоже. Да, они пришли на нашу землю незваными, они были нашими врагами. Но милость к павшим, в том числе и к павшим врагам – это вопрос нашей этики, благородства, покаяния и чести. Надо к бывшей человеческой жизни отнестись по-людски, по-христиански». И все-таки, что тут можно простить, а что – нельзя? Надо ли по прошествии времени прощать все?

- Все прощать нельзя никогда, ни в какое время! Это уже можно назвать попустительством. Но нельзя тут и обобщать, мне кажется. И я не понимаю, как можно спустя столько лет столько лет нести в себе обиду? Это же та самая генетическая составляющая, которая переходит и к детям тоже…

А сколько поколений за это время сменилось? Надо помнить, не забывать, что такое возможно, и – не дай Господь, конечно, такому случиться. Но нельзя слишком долго нести в себе груз обиды, мщения и непрощения – он генетически разрушает каждое следующее поколение.

- А если, не дай Бог, снова война, народ отреагирует так же? Или так мог поступить только тот народ, советский?

- Свойство русского человека - мы очень горючие. Долго запрягаем, а уж если едем – так едем. Это неистребимо в нас: терпеть, терпеть, а потом – взрываться.

Кукла из чулка

- Вам не кажется, что антироссийские санкции – это, по сути, тоже блокада нашей страны? И разница между той блокадой и этой не такая уж большая?

- Пожалуйста, не втягивайте меня в политический разговор! У меня нет общественного темперамента, я не принимаю участия в шествиях, письмах общественности и тому подобном, потому что не чувствую себя достаточно компетентной и не очень в этом разбираюсь. Но считаю, что санкции – это политические игры, которые всегда были, есть, и, видимо, будут. Это соперничество между странами, которые хотят главенствовать… Пускай будут санкции, лишь бы не было войны!

А те санкции, которым Россия сейчас подвержена, должны только мобилизовать страну. Ведь, когда в блокаду не было хлеба, люди были крайне голодны, на какую изобретательность они только не шли, чтобы насытить себя! И студень из столярного клея варили, и из жмыхов и очистков делали оладьи… Это та крайность, на которую можно только взглянуть издалека.

Что нам эти санкции? Ну, нет зарубежного сыра. Так сделайте свой! Сделайте то, что умеете. Есть вещи, которые Россия умеет делать лучше, чем кто бы то ни было. Я, например, когда приезжаю за рубеж, в Израиль или в Америку, вижу, что если на какой-то улице есть хоть одна русская лавка, которую содержат эмигранты, – так вся улица пахнет докторской колбасой!.. Ко мне приезжают подружки из других стран, и говорят: «Боже мой, какие у вас яблоки! А у нас – какие-то пластмассовые. Ваши же яблоки пахнут, и цветы – тоже!». Или: «Я хочу вашего творожка, потому что он настоящий, пожалуй, схожу за ним на рынок…».

Гордитесь тем, что имеете. И преуспевайте в своих умениях, возможностях и талантах. Не можете сделать пармезан - ну так, займитесь чем-то другим, полезным для людей. Жизнь на пармезане не кончается.

- Тем не менее, мы беднеем: в стране становится больше неимущих, разрыв между бедными и богатыми растет. Но, с другой стороны, Россия на втором месте в рейтинге самых сильных стран мира, уступив только США… Советские люди, в большинстве своём тоже жили, мягко говоря, небогато. Но зато в СССР многое было сделано из того, чем можно гордиться и сейчас! Что лучше: жить бедно, и быть влиятельной страной, или наоборот, быть богатыми и жить только для себя?

- Я три четверти своих лет прожила в стране дефицита, и научилась быть изобретательной. Ничего в этом страшного нет. Но нельзя ставить деньги во главу угла. И если это занимает все сознание человека, если это становится его главной молитвой – тогда творческие силы угасают. А творчество требует сосредоточенности… Слишком много мыслей сейчас направлены на то, чтобы получить много-много денег. Деньги стали чем-то таким… слишком манким для большинства.

- Значит, либо деньги – либо творчество?

- Тут нельзя так сказать: «либо-либо». Какое-то относительное благополучие открывает человеку время для творчества, дает некоторое ощущение свободы.

Нежданная война: петербуржец выжил в блокаду благодаря живописи

Наши дети, к сожалению, с малолетства уже не ценят игрушки, потому что у них их навалом. Я помню, как моя первая кукла была сшита из старых чулок. Я сама рисовала и вышивала на этой чулочной мордочке глазки и губки. И какое это было счастье, как я ее любила, эту куклу!.. У меня есть фотография моей дочери, которая сидит на диване, и ее не видно, потому что она вся – в куклах. Так уж получилось, что она родилась довольно поздно, поэтому все мы, наши друзья и родственники, были так счастливы, что ее задарили со всех сторон игрушками. Может ли ребенок в такой ситуации ценить самую малость?

- Ваша фраза: «Я не испытываю удовольствия, видя, что люди вместе с прочими свободами обрели свободу от совести». Вы думаете, это неизбежно?

- Конечно же, нет, Боже сохрани! Это беда. Мы слишком долго были несвободными по всем статьям. А уж когда дорвались – то до полной потери облика… Безудержность и отсутствие чувства меры немножко свойст­венны нашим людям. По счастью, это не массовое явление. У нас привилась благотворительность: люди помогают друг другу, и это оздоровляет нравственно. Но вообще, отсутствие границ в накопительстве - нехорошая национальная черта. Человек должен быть обеспечен ровно настолько, чтобы не бедствовать, иметь свободу поступков и не беспокоиться о будущем своих детей.

«Мы нашу бедную планету расшатали!»

- У многих людей сегодня тревога и боязнь будущего – если не собственного, то своих детей и внуков. В том числе и у тех, кто, вроде бы, не бедствует, и поддерживает нынешнюю власть. Это чувство, на ваш взгляд, обоснованно?

- Да, потому что настолько все пылает вокруг! У меня такое ощущение, что мы нашу бедную планету расшатали! А она - живой организм. Поэтому она вздрагивает, ершится, проявляет недовольство, а потом мстит нам…

Там, где скапливается отрицательная энергия, происходят катаклизмы и войны. Я заметила, что когда в стране напрягается атмосфера, и происходят политические игры, которые обостряют отношения, то даже собаки на улице начинают драться остервенело. Мои окна выходят на улицу, и, когда там выгуливают собак, слышно, как в это время они между собой начинают огрызаться и лаяться. Обилие негативной энергии действует даже на  животных. А уж Земля-то вздрагивает наверняка от того что мы к ней немилосердны и не добры. Тут что-то взорвалось, там, рухнул поезд или самолет… Скоплением негатива мы сами возбуждаем стычки людей друг с другом.

Но это – чисто из области моих чувств. Я чувствую, что мы выпускаем в эфир слишком много отрицательных эмоций… А ведь любить, улыбаться, прощать, извиняться – это же так нетрудно! Почти ничего не стоит сказать: «здравствуйте», «до свидания», «простите», «пожалуйста», «проходите», «присядьте». Как этого не хватает сейчас!

Что такое храм, как я понимаю? В храм человек приходит помолиться, пожаловаться, попросить о чем-то. Другой придет поблагодарить за что-то хорошее. Эти энергии находятся в постоянном взаимодействии. И тот, кто пришел просить, получил часть энергии того, кто благодарил. Так же и за стенами храма происходит вечный энергообмен, в том числе добра и зла.

http://www.aif.ru/culture/person/alisa_freyndlih_my_-_lyudi_goryuchie